Оборотни тоже смертны  - Алексей Щербаков

Но просто так взрывать в очередной раз мост показалось неинтересным. Партизаны решили, что обломки какого-нибудь поезда, который взлетит на воздух вместе с мостом, замечательным образом украсят пойму этой речушки. И вот теперь подрывники поджидали достойного кандидата. Пару поездов пропустили. Один был с дровами, другой и вовсе порожняк. А душа просила красивого зрелища – вроде летящего под откос состава с боеприпасами или с горючим. А если совсем повезет – то и с техникой. Но бронепоезд – это был вообще вариант класса «люкс». Его появление здесь в этот день не ожидалось. Но уж раз приперся – то сам виноват.

…Стальная черепаха медленно подползала к мосту. Часовые, как положено, давали отмашку, показывая, что путь свободен. И вдруг в самый последний момент «панцер-зуг» заскрежетал тормозами и замер, не дойдя до моста каких-то двадцати метров. Башня переднего броневагона повернулась в сторону противоположного берега – и зенитки выпустили по кустам порцию двадцатимиллиметровых снарядов. Одновременно по мосту побежало несколько фигур в черной танкистской форме. Саперы!

Делать было нечего. Как уже знали партизаны, саперы на бронепоезде являлись очень ушлыми ребятами. Они-то, раз уж вылезли из своего бронированного укрытия, гарантированно найдут взрывчатку. Поминая разные нехорошие слова, Астахов крутанул ручку машинки. Грохнуло – и мост взлетел на воздух в третий раз, забрав с собой всего лишь нескольких саперов. А подрывники уходили, проклиная все на свете, провожаемые залпами башенных орудий бронепоезда. На их счастье, те стреляли не в их сторону. А то, может, тут бы все и остались.

* * *

Год назад сам факт взрыва железнодорожного моста партизаны расценили бы как боевую удачу. Тогда всего было мало – и взрывчатки, и людей, грамотно умеющих с ней обращаться. В прошлом году партизаны больше занимались нападениями на автоколонны и планомерным уничтожением полицаев и мелких немецких гарнизонов. Мосты взрывали редко.

Но времена изменились – и подобные акции давно уже стали рутиной. Подрывники взрывают, немецкие ремонтники чинят. («Обнаглели вы, парни, подавай вам составы с танками», – иронизировал на этот счет Мельников, начинавший партизанить еще в те времена, когда удачей считалось подбить на шоссе одинокую машину.) А вот теперь подрывники уходили с таким чувством, будто провалили дело…

Надо сказать, что этот бронепоезд очень раздражал партизан. Им сильно действовала на нервы манера мерзкой стальной черепахи ездить по окрестным железным дорогам, поливая любой подозрительный куст огнем. Серьезной опасности бронепоезд не представлял. Он слишком медленно двигался, так что всегда имелась возможность удрать при его приближении. К тому же существовал график. Он неоднократно менялся, но все-таки помогал избежать неприятных встреч. Но планы подрывников бронепоезд все-таки путал.

Кроме того, партизан раздражала неуязвимость «броника». Два раза он подрывался на минах с «палочками». Но все эти действия подходили под категорию «мартышкин труд». Слетали под откос одни только груженные булыжником контрольные платформы. А толку-то с того! Во второй раз, правда, еще слегка зацепило пехоту и пулеметчиков, сидевших в переднем открытом вагоне. Один раз его рванули «удочкой»[45], но для такого тяжеленного сооружения заряд был слабоват. Громыхнуло под броневагоном – и ничего не произошло. Поехал себе «броник» дальше. Заложить же более крупный заряд было непросто. Для этого требовалось выкопать на полотне солидную яму. Но по полотну ходят патрули, обходчики и прочая сволочь, у которых хватит ума обнаружить следы такой ямы.

Вот и на этот раз не удалось, хотя, казалось бы, случай выдался уникальный. Но, видимо, сработало у командира бронепоезда шестое чувство – почуял опасность. И снова «панцер зуг» остался цел и невредим. Обидно…

7 июня, окрестности партизанской базы

– Вроде, летит, – сказал, прислушавшись Макаров.

– Главное, чтобы это был не фриц, – усмехнулся Мельников. – А то случалось. Разожжем костры, а тут немец прилетает и начинает бомбы кидать…

Но как вскоре оказалось, это все-таки был «дуглас». Самолет, сделав большой круг, стал заходить на посадку.

Все вздохнули с облегчением. Дело в том, что аэродром находился несколько в стороне от расположения партизанских отрядов – на поле возле безлюдной разрушенной деревни. Поэтому прием самолета проходил как боевая операция. Сперва разведчики проверяли окрестности, потом партизаны занимали оборону… Подтягивались подводы, чтобы быстро вывезти весь груз. Довольно часто это было пустой тратой сил и времени. Борт не прибывал. То ли погода, то ли еще что… короче, партизаны напрасно жгли костры и сидели в засадах. Но на этот раз все вышло как надо.

…Пузатый транспортный самолет вынырнул из темноты и вскоре тяжело запрыгал по тому, что здесь называли летным полем.

Тут же к «дугласу» из-за деревьев ринулись многочисленные повозки – как пустые, так и груженные ранеными. Раненых после недавнего боя было очень много – так что отправляли только самых тяжелых. Остальным придется лечиться в условиях партизанской медицины. Конечно, теперь не то, что раньше, когда у партизанского доктора иногда не было даже йода и бинтов. Был случай, когда партизаны собирали мох, чтобы использовать его вместо ваты. Теперь в бригаде и операции делали. Но все-таки это был не тыловой госпиталь…

Разгрузочно-погрузочная работа была срочной: требовалось в темпе вальса разгрузить самолет и погрузить туда своих. Партизаны грузили ящики, коробки и мешки на подводы, которые тут же исчезали в темноте.

Самолету-то ведь требовалось затемно перелететь линию фронта в обратном направлении. На востоке, в партизанских краях, иногда не торопились, маскировали машину на летном поле, оставляя ее до следующей ночи. Но тут такой роскоши партизаны допустить не могли. Это можно было делать там, где имелась гарантия, что с утра на аэродром не начнут наступать немцы. Здесь же такой гарантии не имелось. Уж ради такого случая немцы не пожалеют солдат. Так что на поле царила напряженная деловая суета. Это было немного – перекинуться словом с человеком с Большой земли. Но ведь у многих отрядов и такого не было. Когда-то радовались и грузам, сброшенным с парашютами. А до этого восемь месяцев партизанам Асташкевича вообще пришлось жить в лесу без какой-либо связи с Большой землей. Кстати, и связались-то они случайно, наткнувшись в лесу на заплутавшую разведгруппу, у которой имелась рация.

Из начальства на месте приземления находились Асташкевич и Сухих. Присутствие первого было необходимо, потому что при разгрузке борта у партизан, как говорил комиссар Кочетков, просыпались кулацкие инстинкты. Можно было издавать сколько угодно строгих приказов – но командир любого отряда, которого поставили на прием грузов, всегда стремился утащить побольше в свое хозяйство. Особенно это касалось газет и боеприпасов. Патроны для наших винтовок и автоматов добыть в тылу не так-то просто. А уж если что в отряд попало – оттуда груз не выцарапаешь никакими способами. Патроны и газеты тут же расходились по рукам – ищи потом, сколько хочешь.